Вера Васильева: «Я мечтаю сыграть «Мадам Бовари»

Некоторые люди подобны хорошему вину: с годами становятся только благородней и привлекательней. Это в полной мере относится к Вере Васильевой, легендарной актрисе, Народной артистке СССР, лауреату двух Сталинских премий, на фильмах и спектаклях которой выросло не одно поколение зрителей. Недавно Вере Кузьминичне исполнилось – страшно представить – 96 лет! И она королева! С царственной осанкой, легкой походкой и все такими же лучистыми глазами, каждый раз восторженно загорающимися, когда речь заходит о ее любимом театре. В столь почтенном возрасте актриса до сих пор выходит на сцену родного Театра сатиры, которому отдала более 70 лет жизни. Проведя в обществе Веры Васильевой почти два часа, начинаешь понимать, в чем секрет ее удивительной молодости: она никогда ни о ком и ни о чем не говорит плохо, это удивительно добрый, чистый и светлый человек, полный любви и благодарности к людям.

Нам несказанно повезло: накануне дня рождения мы побывали в гостях у Веры Кузьминичны. В квартире актрисы, поражающей уютом и обилием книг, портретов и фотографий, за чашкой чая мы беседуем о сегодняшней жизни, отношению к театру, любимых ролях и секретах ее фантастической формы и творческого долголетия.

– Вера Кузьминична, на сколько лет Вы себя ощущаете?

– На сцене это зависит от того, какую роль играешь. Если есть любовная тема, то, пожалуй, лет на 60. Но если нужно играть совсем молодую девушку, одергиваю себя: мол, куда я лезу? А в жизни… Разум подсказывает, что лет мне много, а по самочувствию и желанию играть чувствую себя гораздо моложе… и ошибаюсь, конечно.

– С чего началось Ваше увлечение театром?

– У нас была соседка Анна Юльевна Левитина, очень культурная женщина. Как-то она предложила маме взять меня с собой на «Царскую невесту» в Театр Станиславского. Так я первый раз попала в театр. Мне там так понравилось! Полный зрительный зал, огромная сверкающая люстра…А потом открылся занавес, и началось волшебство.

После спектакля я пришла домой, залезла под стол, покрытый скатертью, откинула эту скатерть и объявила: «Ария царской невесты!», – и что-то запела. Конечно, мелодию я запомнить не смогла, пела что-то свое. И с тех пор, что бы я ни делала на кухне – чистила картошку, готовила нехитрый обед, – все время пела. Меня даже прозвали Шаляпиным. Я тогда не знала этого великого певца и думала, что это из-за шляпы, которую я надевала во время пения: так я казалась себе красивее.

– Вы жили в коммунальной квартире?

– Да, у нас были соседи. Одна соседка такая строгая, партийная. Звали ее Надежда. Мама с ней не очень дружила. А другие соседи, возможно, даже бывшие владельцы квартиры, – старушка Мария Ионовна, две ее дочери и сын. Мы жили в двухэтажке, а рядом во дворе стоял семиэтажный дом. Его третий этаж украшала фигура рыцаря, парадный вход был расписан какими-то картинами из эпохи Средневековья, наверх вели мраморные лестницы. Там-то мы и устроили свой дворовый театр.  Ставили спектакли по сказкам, приглашали соседских ребят и играли, причем, мне доставались в основном мужские роли, потому что мальчиков у нас не было, а девочки играть их не хотели.

– Ваши сестры не принимали участие в спектаклях?

– В то время они были уже барышнями, у них были свои интересы и секреты, которыми они со мной не делились, считали, что еще маленькая. Но мы любили друг друга. А потом появился братик Васенька, крошечка моя. Я его обожала: маленький, послушный.

– А что родители думали о Вашем увлечении театром?

– У мамы и папы были совершенно разные характеры: мама – самодостаточная, уверенная в себе, совсем не сентиментальная, такая заявляющая о себе женщина, которая искренне верит, что она права, папа – чувствительный, робкий, уступчивый, добрый и скромный. Когда мама сердилась, я очень сочувствовала папе и всегда была на его стороне. Характер у меня, скорее, папин, хотя от мамы я унаследовала склонность к смелым мечтам и желание изменить свою жизнь.

Что касается увлечения театром, я была достаточно откровенна с родителями. Как только решила стать артисткой, сказала, что сочинила драму и собираюсь пригласить девочек со двора ее смотреть.

– Почему Вы остались в войну в Москве? Могли же эвакуироваться.

– Маму с двухгодовалым братиком эвакуировали в Башкирию, а я решила остаться с папой: готовила обед, ходила в вечернюю школу.

– Вы видели Сталина?

– Я занималась в Доме пионеров в хоровом кружке, которым руководил Александр Сергеевич Крынкин, очень талантливый педагог. Мы обожали его занятия, а он очень любил всех нас, в том числе и меня. Он всегда говорил: «Верочка, громче, не бойся, а то я тебя не слышу». Очень внимательно и ласково к нам относился, старался вселить в нас уверенность, раскрепостить. Так вот, был какой-то праздник, то ли 7 ноября, то ли 1 мая, я сейчас уже не помню. Мы должны были выступать в праздничном концерте (торжественные концерты проходили тогда в Большом театре), петь со знаменитым басом Марком Рейзеном песню «Широка страна моя родная». Рейзен запевал: «Широка страна моя родная…». А мы подхватывали: «… Много в ней лесов полей и рек. Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек…» (Вера Кузьминична поет – Прим. авт.).  И там, в ложе я увидела Сталина.

– Но не общались с ним?

– Нет. А вот с Борисом Николаевичем Ельциным мне доводилось общаться. Одно время я была в активе Дома актеров. Однажды после концерта он зашел за кулисы и очень мило и просто с нами поговорил. Я его не испугалась.

– Как Вы поступили в театральное училище?

– В начале войны увидела объявление о наборе. Тогда театральным училищем руководил Владимир Васильевич Готовцев, Народный артист РСФСР, актер МХАТа, лучшего тогда театра. Мы поступали вместе с моей подругой Катей Розовской. Меня взяли, а ее нет: у нее оказался неподходящий для сцены голос. В результате, она поступила на театроведческий факультет, а я стала актрисой. С Катей мы дружили всю жизнь. Это единственная моя родная на всю жизнь подружка. 

– Как Вы попали в Театр сатиры?

– Когда Владимир Яковлевич Хенкин, великий артист, решил взять пьесу «Лев Гурыч Синичкин», стали искать молодую актрису на роль дочери – юную, наивную и умеющую петь. Ни одна актриса театра на эту роль не подходила. Когда моя Катя, будучи женой Юрочки Дыховичного, брата Володи Дыховичного, драматурга, который писал пьесы для Театра сатиры, узнала об этом, то предложила попробоваться мне. Я выучила с пианисткой куплеты, Хенкин мне подыграл на показе, и всем понравилось. Тогда я была еще совсем девочкой, тихой, робкой, с чистым голоском. Меня приняли в театр и дали роль Лизы Синичкиной, сразу главную роль! Наверное, оказало влияние и то, что в то время на экраны вышел фильм Ивана Пырьева «Сказание о земле Сибирской», в котором я сыграла Настеньку и даже получила за эту роль Сталинскую премию.

Льва Гурыча Синичкина, моего сценического отца, играл Владимир Хенкин. Он был не только ведущим актером театра, но и знаменитым артистом, комиком, в то время более известным, чем впоследствии Райкин. Он относился ко мне с нежностью и всячески меня оберегал, подсказывал, если это было нужно. Поэтому мне было легко чувствовать его своим папенькой. Первое время я, конечно, волновалась, переживала, а потом, когда поняла, что все получается, стала по-настоящему счастлива.

– Как сложилась Ваша судьба в театре?

– Вообще, о жанре сатиры я никогда не думала, не понимала его, хотела играть только лирических героинь, чтобы я любила, меня любили, мы встречались, расставались, одним словом, «про чувства». Театр сатиры – комедийный театр. Вот Оля Аросева, с которой мы когда-то вместе учились, была вполне сатирической актрисой, и ей у нас было вполне комфортно. Я же мечтала о Ларисе из «Бесприданницы», Негиной из «Талантов и поклонников»… Но это те роли, которые в нашем театре было сыграть невозможно. Или меня в них не видели. Горе, когда не дают желанную роль. Думаешь: «Как бы я ее сыграла, но мне ее не дали». Горько, грустно, но значит такова моя судьба. Это не злое чувство, это печаль. У меня не пробивной характер, не могу добиваться роли. В крайнем случае, могу прийти и сказать, что мечтаю ее сыграть.

– Это Вы о роли Раневской? Насколько я знаю, Вы все же набрались храбрости и сказали Плучеку, что мечтаете ее сыграть, а он ответил, что не Вы одна.

– Что поделаешь, если режиссер не видит тебя в этой роли? Тут многое еще зависит от художественного руководителя. Один скажет: «Мечтала и мечтай». А другой: «Давай попробуем».

– Другой – это Александр Анатольевич Ширвиндт?

– Шура – широкий человек, талантливый и умный, нам с ним повезло. А еще он достаточно хитрый человек, чтобы не колыхать атмосферу покоя и работы. Если руководитель жесткий и несправедливый, это очень выбивает из колеи. Нужно жить с доверием к руководителю. У нас замечательный коллектив, мы дружно живем, нет подковерных интриг. Театр – это хорошее место, где люди радуются успеху, счастью, ценят талант, где исполняются мечты. Это своего рода семья. Даже если нет ролей, тебе грустно, одиноко, но это одиночество среди друзей. Такая профессия: или ты счастлив безумно, или в безнадежности. Рабоче-крестьянские роли меня не увлекали, но именно их, к сожалению, чаще всего приходилось играть – и в театре, и в кино. С другой стороны, спасибо, что дают возможность выйти на сцену и сказать хотя бы: «Здравствуйте!». Это такая бескорыстная любовь. К счастью, теперь мой возраст позволяет играть не молоденьких девочек, а вполне взрослые драматические роли.

– Не было мысли перейти в другой театр?

– Это было не так просто. Во всех театрах труппы были укомплектованы. И тогда я нашла выход: позволила себе гастроли. Меня приглашали в провинциальные театры играть Раневскую, Негину, Вершинину, те роли, о которых в Москве я могла только мечтать. И я начала ездить. Ради роли я могла поехать в Брянск, в Орел. Меня не пугали ни бессонные ночи в поезде, ни жизнь в гостинице. Ради хорошей роли я была готова на все.

– Как жаль, что Ваши драматические роли не видели московские зрители!

– Да, жаль, но что делать?! Правда, однажды я все-таки показала свою Раневскую в Москве: мы играли «Вишневый сад» в филиале Малого театра. А спустя годы там же шла «Пиковая дама» с моим участием (Андрей Житинкин пригласил Веру Васильеву на роль графини Анны Федотовны – Прим. авт.).

– Вам везло на партнеров?

– Необыкновенно. С Шурой Ширвиндтом легко играть: он умный, добрый, с великолепным чувством юмора и способностью с честью выйти из любого положения, поэтому с ним спокойно. Люблю Юрочку Васильева, мы много партнерствовали, он талантлив и искренне любит театр. С девочками я дружу, но им сейчас уже по 70 лет. В театре у меня ни с кем не было неприятных отношений, мы всегда понимали друг друга.

– Чтобы достоверно сыграть любовь, нужно быть немного влюбленной?

– Конечно! Мы так с Володей (Владимир Ушаков – муж Веры Васильевой, с которым она счастливо прожила 55 лет, – Прим. авт.) и познакомились. Играли вместе в спектакле «Свадьба с приданым», которую ставил Борис Равенских. Я очень любила этот спектакль. Это было такое счастье! Творческая атмосфера, любовь…Спектакль имел большой успех, его сняли на пленку, показали по телевидению, мы стали известны. Песня «На крылечке вдвоем» получила такую популярность, что меня все время просили петь ее на концертах. Так что после этого колхозниц я играла с удовольствием (Улыбается – Прим. авт.).

Сначала Максима, моего жениха, играл Алеша Егоров, очень талантливый и красивый артист, но, к сожалению, любивший выпить. Однажды он напился на каком-то спектакле, и его сократили. И тогда роль Максима отдали Володе. До этого он работал в Германии, был женат и, кстати, многому научился у жены: она была из хорошей семьи, тогда как он из очень простой.

– А кто научил Вас? Вы ведь тоже из простой семьи.

– Мне повезло, что мои родители не очень вмешивались в мое воспитание. Я была предоставлена сама себе. Меня влек театр, и я ходила в театральную библиотеку, читала мемуары дореволюционных актрис, репертуар которых состоял из Островского, Шиллера, их рассуждения о ролях. С кем-то я соглашалась, а с кем-то нет: думала, что на их месте сыграла бы по-другому. Представляла себя в разных красивых платьях, с чувствами, со слезами, с любовью и мечтала убежать из дома куда-нибудь в далекий город, в Ташкент или еще дальше, и там поступить в театр. Готова была работать хоть уборщицей в надежде на счастливый случай. Вдруг актриса заболеет, а я здесь и знаю ее роль? Вдруг повезет? А еще мне нравились двойные фамилии провинциальных актеров – Глама-Мещерская, Иванов-Козельский и т.д. Я для себя придумывала: Васильева-Печерникова, Васильева-Ермолова…

– Или Васильева-Ушакова? Почему Вы не взяли двойную фамилию, когда вышли замуж?

– Наверное, повзрослела и поняла, что это не так просто. Я вышла замуж за хорошего человека, он прекрасно ко мне относился, берег меня. Мы хорошо жили. Он был очень хозяйственный, все делал в доме, покупал продукты, готовил, а я мало во всем этом участвовала, думала больше о ролях. Все, что в этой квартире, сделано руками моего мужа.

– У Вас не квартира, а музей! Книги, портреты, фотографии…

– Есть вещи, которые любишь и с которыми невозможно расстаться. Я люблю эти фотографии, они напоминают мне о счастливых моментах моей жизни.

– Кто оказал на Вас наибольшее влияние?

– Пожалуй, Всеволод Блюменталь-Тамарин. Я была еще 15-летней девочкой, когда увидела его в спектакле «Кин», где он блистательно играл английского трагика, который сходит с ума на сцене. Его игра так меня поразила, что я решила уйти из дома и работать у него в театре. Слава Богу, не ушла, там я была никому не нужна: девочка, влюбленная в театр – это еще не актриса.

– До сих пор волнуетесь перед спектаклем?

– В большинстве своем каждая премьера – результат бессонных ночей, мечтаний, надежд. Первые спектакли обычно идут в бешеном волнении. А со временем появляется внутреннее успокоение и отдача роли. И если эта отдача доходит до зрителя, чувствуешь себя счастливой. И справедливо счастливой.

Сейчас, когда уже реже выхожу на сцену, часто волнуюсь, сумею ли войти в роль, прочувствовать свою героиню. Когда чаще играю, чувствую себя уверенней, появляется внутренний покой.

Иногда чувствуется холод зала: мол, давайте, развлекайте! И сидят со скучающим видом. Я это чувствую, и мне грустно. Лучше, когда мы со зрителями в едином порыве – я на сцене, они в зале. Если спектакль получился, на поклонах аплодисменты, благодарные глаза зрителей, цветы. Это большое счастье.

– Чего, на Ваш взгляд, не хватает современному театру?

– Театр сейчас не в расцвете. На мой взгляд, не хватает грандиозного события, которое бы эмоционально захватило бы огромную аудиторию. «Вы видели этого артиста? Это потрясающе», – к сожалению, сейчас так ни о ком не говорят. Иногда отзываются: «Хорошо сыграл». Но это от головы, а хочется, чтобы были эмоции. Даже не знаю, что я хотела бы сейчас посмотреть.

– Молодежь сейчас другая? Более прагматичная?

– Мне кажется, что молодые актеры, избирая эту профессию, становятся такими же, как мы когда-то. Сама профессия диктует поступки, иногда разумные, а иногда не очень. Но остановить веление души очень трудно, а иногда и невозможно.

– В свое время Фаина Раневская, отвечая на этот вопрос, говорила, что из театра ушел трепет. Вы согласны?

– Кто знает? Если будет роль, в которой можно выложить всю душу, это и есть настоящий театр. Когда и страшно, и хочется открыться, и почувствовать человеческую симпатию.

– О чем сейчас мечтается?

– Пожалуй, о какой-то определенной роли я и не думаю, но, может быть, какие-то отрывки из «Мадам Бовари»? Когда-то я видела Алису Коонен в этой роли, и она мне безумно понравилась. Хотелось бы сыграть что-то, что трогает мое сердце. Я люблю театр. Если не случится дальше играть, буду приходить и смотреть премьеры.

– Любите предаваться воспоминаниям?

– Я стараюсь жить сегодняшним днем. Он неплохой: несмотря на очень серьезный возраст, я все еще живу. Мне повезло, я встретила Дашеньку (Дарья Милославская  – названая дочь Веры Васильевой – Прим. авт.), человека, который вызывает у меня огромное уважение, любовь, симпатию и доверие. Счастье, что у нее есть дочка Светочка, которая называет меня бабушкой, и мне это очень нравится.

С Дашенькой мы много путешествовали. Я полюбила Италию, Венецию, на Арена ди Верона слушали «Травиату». Люблю природу, но лень не позволяет много ездить. Если только с Дашенькой: она водит машину. Сейчас в основном ездим на дачу.

– Что Вы читаете?

– Люблю классику, например, «Мадам Бовари» Флобера. Я всегда любила и до сих пор люблю читать мемуары актрис, и даже сама их написала. Сейчас моя настольная книга «5 рассказов о современных актерах».

– Вы довольны своей сегодняшней жизнью?

– Я достаточно грустно смотрю на существование в своем возрасте. Все-таки это зависимость от близких, от самочувствия: не то, что я больна, но как-то бессильна, не могу быть хозяйкой своей судьбы. Мне хотелось бы подольше обходиться без посторонней помощи, быть не обузой, а пусть не молодой, но вполне адекватной женщиной. Старость, конечно, не радость, но если есть близкие люди, которые помогают жить, то жить хочется. И хочется видеть их счастливыми.

Дашенька для меня, как дочка, это очень близкий мне человек, я абсолютно ей доверяю, но сам возраст диктует то, что я есть.

– Что в таком солидном возрасте придает сил и желания жить, и жить интересно?

Пока человек жив, он хочет жить. И радоваться радостям близких. И радостям театра, потому что я люблю театр, как родной дом. Свое пребывание я не вижу слишком долгим, но я довольна тем, что имею.

Спектакль «Вера» дает мне возможность вспоминать вместе со зрителями роли, которые любила я и в которых, может быть, кто-то любил меня. Это некое спасение от молчания, потому что, если нет новых ролей, кончилась профессия. А я ее люблю. Да, нет новых ролей, но я могу вспомнить что-то из прежних и исполнить небольшой кусочек.

– Как прожить долгую, достойную и радостную жизнь? В чем секрет Веры Васильевой?

Нужно быть благодарным за то, как к нам относятся. Если плохо, не сердиться, а просто отойти. Если хорошо, нужно все сделать для того, чтобы находящемуся рядом человеку тоже было хорошо. И постараться радоваться жизни, потому что иначе очень грустно. Я радуюсь.

Светлана Юрьева.

Фото – Сабадаш Владимир и личный архив Веры Васильевой.