Авангард Леонтьев: «Он никогда никого не играл, оставаясь Олегом Ефремовым в своих ролях»

        Недавно в Культурном центре имени В.Я. Вульфа состоялось открытие первой персональной фотовыставки молодого фотографа Ильи Золкина под названием «Ему дарят звезды свою нежность…». Автор посвятил ее 90-летию народного артиста СССР Олега Ефремова - основателю театра «Современник» и художественному руководителю Московского художественного академического театра имени А.П. Чехова (ныне МХТ имени А.П. Чехова). В представленной экспозиции можно увидеть более 30 фотопортретов известных режиссеров, актеров, руководителей театров, которые являлись коллегами, соратниками или учениками Олега Николаевича. Среди них: Олег Табаков, Галина Волчек, Ирина Мирошниченко, Анастасия Вертинская, Александр Калягин, Авангард Леонтьев и другие.

      Примечательно, что миссия Ильи Золкина на этом не закончилась, поскольку он умело организовал и был ведущим необыкновенно теплого вечера, на котором известные актеры театра и кино делились своими личными воспоминаниями об Олеге Николаевиче Ефремове и о Виталии Яковлевиче Вульфе, которых на протяжении многих лет связывали творческие отношения.

       Небезынтересно, что одним из выступавших, что называется «под занавес», был народный артист России Авангард Леонтьев, который по окончании Школы-студии МХАТ в 1968 году начал работать под руководством Олега Николаевича в театре «Современник. С присущим ему чувством юмора и с пикантными подробностями личного свойства он поведал о своих судьбоносных встречах со своим кумиром, творчество и личность которого у него всегда вызывали уважение и любовь. Свое выступление он начал так.

    - Когда я окончил Школу-студию МХАТ, ее ректор Вениамин Захарович Радомысленский, учитель Олега Николаевича и нас всех, спросил меня о том, в каком театре мне хотелось бы работать. А я, не будь дураком, назвал самый лучший театр того времени - «Современник», на спектакли которого было трудно попасть. Не случайно на них по студенческим билетам пропускали лишь полтора человека и все.

    Я назвал этот театр потому, что им руководил мой любимый киноартист Ефремов, и вообще человек, на которого я «купился», как зритель. Ректор мне пообещал, что «переговорит с Олегом». Имелось в виду с Олегом Николаевичем. Как-то раз, находясь в Школе-студии МХАТ, вижу, Олег Николаевич поднимается наверх по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, на третий этаж. Он был в голубом костюме, загорелый, неотразимый совершенно. И я подумал, что его вызвал ректор, чтобы сказать про меня. Глупость, конечно, несусветная.

    Но потом Олег Николаевич пришел в Школу-студию, чтобы посмотреть студенческий гала-концерт, в котором я показывал два отрывка. И пришел не один, а со всей труппой, члены которой, как водилось, путем закрытого голосования участвовали в приеме артистов в театр. В зале сидели Ефремов, Волчек, Табаков, Лаврова, Даль, Козаков. А также Евстигнеев, Дорошина, Иванова, Толмачева, Сергачев. 

     Посмотрев выступления, они затем должны были обсуждать их и голосовать за тех, кто им понравился. Две недели - ни слуха, ни духа. Я думал, что пролетел, «как фанера над Парижем». Но через две недели в учебной части мне сообщили, что «Современник» меня берет. При этом МХАТ тоже хотел, чтобы я был у него. Мне даже дали текст, который у меня сохранился. Это роль Лариосика в пьесе «Дни Турбинных» Михаила Булгакова. Ее когда-то играл Михаил Яншин! А я категорически не хотел идти во МХАТ, где сейчас работаю…

    Тогда я нашел телефон Олега Николаевича и позвонил ему. Трубку взяла Раиса Викторовна Ленская, как потом выяснилось, его секретарь, человек детской души. У нее было несколько кумиров: Ефремов на первом месте, Ленин, Христос и Антон Табаков. И вместо того, чтобы услышать: «Кто говорит, какой студент? Олег Николаевич занят», она проговорила: «Одну минуточку». Когда Олег Николаевич взял трубку, я, представившись, сказал ему, что меня берут во МХАТ, а я хочу в «Современник». На это он ответил: «Никто не может заставить человека делать то, чего он не хочет». И пообещал поговорить в Министерстве. В результате я оказался в «Современнике». Это было самой большой удачей в моей жизни. Придя к Ефремову в театр, я поначалу играл в двух детских спектаклях и массовках.

      Кстати, в первый год работы в «Современнике» я проспал утренник. И всем признался в этом, на что мне заметили: «Теперь тебе даст Ефремов». А потом мне передают, что «Ефремов сказал, что ничего страшного, на первый раз прощаем». Но стресс, который случился у меня, был самым большим наказанием для меня.

   Как-то мы с Олегом Николаевичем оказались вместе в санузле театра на Маяковской, который располагался в подвале, где виднелись какие-то закутки, в гримерных не было воды. Старое здание, все крошечное; закулисная часть представляла страшные трущобы. Рядом с туалетом стояли две кабинки с душем и штук пять раковин. Когда мы мыли там руки, он, обращаясь ко мне, говорит: «Я о тебе думаю. На будущий год будешь играть в пьесе Розова. Я ее пробиваю сейчас». Вы можете себе представить?! Ему это в голову пришло в тот момент, когда я стою с ним рядом. Он должен был на самом деле не заметить меня или подумать про себя: «Кто это?».

   Один артист мне как-то рассказывал, что руководитель их курса в ГИТИСе так редко бывал у них, что не знал по именам своих студентов. А Олег Николаевич говорил: «Я о тебе помню, я о тебе думаю». Представляете, какие крылья у меня сразу выросли от того, что я через год буду играть. И это случилось.

      Когда однажды готовили премьеру нового спектакля, смотрю, Дмитрий Петрович Финкельштейн, в прошлом гример еврейского театра, делает из пластилина горбинку на носу Олегу Николаевичу. Я думаю, зачем ему горбинка: у него хороший прямой нос! Потом-то выяснилось, для чего это делалось: чтобы «уравнять носы» с носами других персонажей. Кваша играл его сына, а я - внука. Правда, эту роль мы репетировали вместе с Лешей Кутузовым. Он же играл премьеру с Олегом Николаевичем. По окончании спектакля Виктор Розов устроил банкет в ресторане «София. И пока мы стояли и ждали всех, Олег Николаевич, одетый в белую, приталенную дубленку, просто красавец, увидев меня в толпе, подошел и сказал: «Я хотел, чтобы ты играл на премьере». И тут же признался в том, что, когда сдавали спектакль, заместитель начальника Управления культуры (он назвал фамилию) сделал ему замечание: почему внука играет какой-то жиденок? И подчеркнул: «Теперь ты будешь играть. А таких, как этот, надо давить».

     Понимаете, Олег Николаевич был не просто хозяином труппы, а являлся ее папой. Он думал о том, какие у него долги перед каждым, как перед своими детьми. Он думал, кому дать какую роль, кто засиделся без роли, придумать что-то и т.д. Ему было дело до всего.

     Пока Олег Николаевич работал в «Современнике», мы все смотрели ему в рот. Это был человек особой прелести, ума и красоты! Он не был красавцем в буквальном смысле. Но зато был мужчиной во всех смыслах; он умел тащить воз. Лучше, чем Табаков, о нем не сказал никто: «Ефремов за день не работы платит десятью днями работы». Когда он выпускал спектакль, его так раздражала недисциплинированность, что у него ходили желваки. Он был лидером по любви в «Современнике». Его любил весь театр. И поэтому ему доверяли, и все ждали от него чудес. И получали их. От его ума, таланта, его невероятной энергетики и простоты.

    Бесспорно главной особенностью театра «Современник» был его репертуар, в котором значились такие спектакли, как «Голый король», «Всегда в продаже», «Обыкновенная история», «Традционный сбор». А во время спектакля «Большевики», когда врачи объявили, что положение Ленина после его ранения стабилизировалось, наркомы, чтобы не помешать ему, начинали шепотом петь Интернационал. И весь зал в этот момент вставал. Вот такой силы показывали спектакли…

     И сколько бы мы не смотрели на кинороли Олега Николаевича, каждый раз все, как будто сначала. Поражаешься, удивляешься, открываешь рот, наглядеться невозможно. Интересно, что он никогда никого не играл, оставаясь Олегом Ефремовым в своих ролях и становясь ходячей иллюстрацией системы Станиславского…

Постскриптум: По окончании своего эмоционального и насыщенного интересными фактами выступления Авангард Леонтьев ответил еще на вопрос одного зрителя. Как артисты переживали уход Олега Николаевича Ефремова в 1970 году из «Современника» во МХАТ?

= Во-первых, тогда Ефремов пригласил всю труппу «Современника» во МХАТ, потому что он хотел увести в этот театр его спектакли, добытые кровью. Их запрещали, по 20 раз сдавали начальству, была цензура и т.д. Например, когда однажды Олег Николаевич поехал на гастроли «Современника» с каким-то начальником из Горкома партии, то тот ему говорит: «Олег! Спектакль «Голый король» надо снять». А он отвечает: «Я бы с удовольствием снял, но это мой любимый спектакль.

После того, как он пригласил всю труппу во МХАТ, у нас было собрание, и большинство решило не ходить в этот театр. Но восемь-десять человек проголосовали за то, чтобы идти с Ефремовым. Может быть, и я был среди них, потому что, будучи молодым, не представлял себя без него. При этом женщины-актрисы плакали, особенно когда он прощался со всеми на последнем собрании. Все переживали его уход, как переживается смерть.

Но уходя, он сказал начальству: Табаков – директор, Волчек – главный режиссер. Правда, когда он ушел, директором сделали Табакова, а Волчек никак не соглашалась. Поэтому театром два года руководил художественный совет. А когда выяснилось, что художественный совет, это - как «лебедь, рак и щука», то решили просить стать главным режиссером Галину Волчек...

Теперь ясно, что Ефремов оставил всем артистам, и не только нашего театра, завещание! Мне кто-то из МХАТа рассказывал, что однажды Олег Николаевич говорил перед спектаклем про то, про се, пятое, десятое. А когда пошел, обернулся в дверях и сказал: «Не забывайте, что они – люди; те, кого вы играете». Ему очень хотелось, чтобы на сцене люди были живые. «Играйте быстрее, - просил он, - а уж если остановились, сыграйте так, чтобы было ясно, для чего вы остановились»…

Алла Буловинова

На снимках: Авангард Леонтьев и Илья Золкин по окончании вечера.

Фото Ильи Золкина и Елены Альфонской